— Совести-то у меня — Во! — с прицепом, а времени нет!
— А что с ним? — Да не знаю… Никто не знает.
— Вот он. — Федулов! Феду-уло-ов!! — Ой, засекла, ну. Чего?! — А ну, иди работать! — Что мы, пообедать не имеем права?! — Да! — А он с десяти утра всё обедает! Сейчас же иди работать, кому говорю! — Говорил, надо в «Ромашку» идти! Ай… Иду-иду!
— Давай. — Я не могу. — Чё так? — Аллергия. — Чего? — Болезнь такая. Кожа зудит. — 10 грамм… — Я говорю, не могу. — Ну одну капельку. — Ну, кому сказано? Ну, нельзя, нельзя! — Ну, полкапли… полкапли для запаха.
— Ты своей жизнью доволен? — Очень, очень доволен! А ты? — Нет. — Ну и зря. А почему-у? — Я к ней философически отношусь… — У-у, если философически, так и я не очень!
— Кто это? — А это мой друг Коля… — Я тебя спрашиваю, кто это! — Как твоя фамилия? — Забыл… — А ты вспомни… — Не помню… — Вот ты до чего докатился, Борщов! Приводишь в дом сам не знаешь кого! А может, это проходимец? Или преступник, которого ищет милиция? Ты документы у него проверял? Гражданин, а ну-ка предъяви документы. Борщов, я жду тебя три часа, ты шляешься неизвест… — У-у-у… — Пшёл вон! — Ну вот… Ушёл Коля!.. — О, господи!.. Алкоголик несчастный. — [канючит] Что, с получки выпить нельзя? — Знаю я твои получки! — [плаксиво и пьяно] А я тебе духи купил… марки «Москва». Нету… Точно помню, что покупал. — Ты их выпил… с Колей. Ты мне всю жизнь искалечил, Борщов!..
— Ик!.. Икота, икота, перейди на Федота, а с Федота на Якова, а с Якова — на всякого…
— Ну-ка потрогай. Есть у меня температура? — [Пробует лоб. Комнатная. — Мурат, потрогай ты. — Пить надо меньше! Мой дядя Абдулла, 76 лет, в прошлом году набрал третий разряд по шахматам. — Абдулла, Абдулла, со своим Абдуллой…
— Дядя Паша, дай пятёрку до получки. — Так вчера же аванс был! — Да ладно… В поликлинику что ли сбегать? — Не дам! — Да завязал я, завязал!
— Товарищ дорогой, а как же мы? Ни попить, ни поесть, ни постирать. Ведь триста квартир без воды стоят! — А это что, не вода? Хочешь пей, хочешь стирай!.. Да тут ГТО можно сдать, папаша! Верно я говорю? А мой рабочий день закончен! До завтра, пока!
— Чувствуйте себя как дома! — Да не забывайте, что в гостях!
— Авдеев и Буряк! Будете учиться у Беликова.
— Ключи терять…
— О Господи! К Рахимову пойдут… Ким, Кривонос и Бубнов! А к дяде Паше Шевченко — нашему уважаемому — пойдут Васильев, Иванов и Седин!
— Не знакомьтесь!
— Если человек разочек оступился, так его всю жизнь долбать будут!
— Людмила Иванна, эх, Людмила Иванна. — Да я уже сорок лет Людмила Ивановна, ну и что?
Афоня: Да ты на себя в зеркало-то посмотри! «Сорок лет»!.. Да тебе больше двадцати шести в жизни не дашь!!!
— Пиво употребляете? — Если жарко… — Никаких «жарко»! Чтоб на работе у меня — ни-ни! [продавцу] Одну большую, две маленьких.
— Борщов! — Аюшки?! — Борщов, ты ещё здесь?! Там же авария, третий раз звонят!
— А мне студентов навязали, практикантов! Учу вот! — Здрасте! — Салют.
— Струйка воды толщиной в одну спичку даёт утечку двести литров в сутки!
— Была у меня тут где-то одна, своя собственная… импортная, два восемьдесят за неё отдал… японская!.. Ох, ловкач!
— Ты где работаешь, Архимед? — Да в планетарии. — В планетарии… А если б я у тебя там стал микроскопы крутить, что было бы? — Катастрофа… — То-то же!
— Три солянки, три лангета! — Нам бы молочного, Афанасий Николаевич, и котлеты картофельные. — Разговорчики!
— У вас совершенно атрофировано честолюбие. — Чё? — Ну отсутствует тяга к славе… — Да какая слава у мастера… Что он, космонавт? Или хоккеист? У мастера забот — полон рот, и один оклад. А я на сдельной, сам себе хозяин. Да за переработку…
— Распишись, папаша. Теперь не потекёт. — Так у меня она и не текла. — Так потекла бы. Жесть! А я тебе чугунную поставил. Навечно! Перпетум мобиле! — Спасибо, конечно, но… — Спасибо, отец, на хлеб не намажешь! Пока!
— А у тебя макароны есть? — Чего? — Макароны. — Нет. — Я купил. Три пачки, высший сорт.
— Дядя, белый танец! Дамы приглашают кавалеров. — А ты сам дама, что ли? — А это моё дело, персональное. — Козёл ты, а не дама.
— Нет буфета здесь, наверное…
— Это энергичный танец.
— Посидим, чайку попьём, радио послушаем — программу для тех, кто не спит.
— Тебя как зовут-то, кареглазая? — Катя. — А меня Дормидонт. Евлампиевич!
— Не помню… я из запаса никого не помню.
— Ты что, об косяк ударился, что ли? — Да нет, самолёт. — Какой самолёт? — Ту-134. Он на посадку шёл, а я зазевался. И как — бац!
— И жениться тебе надо, Афанасий, жениться! — На кой? Чтоб меня тоже из дома выгнали? — Ну, это ты не обобщай… Это частный случай, индивидуальный.
— Вот так вот, Катюша… Всё производство, общественные нагрузки, самообразование… Никакой личной жизни!
— Ну, тебе как звонить-то? Ноль-три? — Да нет, у нас совсем другой телефон. Пятьдесят-пятьдесят-два. Запишите. — Запомню: полста-полста-два.
— А слабо Вольдемару нырнуть? Ну, я и нырнул…
— Товарищ, третьим будешь?
— Что?
— Третьим будешь?
— ЧТО?!
— Иди домой! «Что?»! Ну, Афоня! Не люблю я таких людей!.. Непунктуальных.
— Вот чёрт… Афанасий, а ты не знаешь, что там ООН про Гондурас решил? — Кто — он? — Да… Живу, как в пещере… — Борщов!! — Меня нет, я на картошке. — Полная изоляция… — Афоня!.. Эй, друг, крикни Афоню! — Его нет! — А где он?! — А он уехал! — Как — уехал?! — На картошку. — Хеть, не люблю я таких людей… — Это кто такой? — А ты кто такой?! — Я? Родственник, дальний. — Гони рубль, родственник! Мне Афоня рубль должен был! — Два. — Два, два!!
— А я знаю, кто вы! Вы — крокодил Гена! — Такой же красивый? — Такой же добрый!
— Ну-ка дай-ка ручку. Сожми в кулачок… Скажи: «Тыр-р-р». — Тыр… — Громче. — Тыр-р-р! — Алло, Крокодил Гена у телефона! Вот и созвонились.
— Что-то я расхворался… Пойду лягу, прессу почитаю…
— Афанасий, если б тебе предложили планету с любой жизнью, ты бы с какой выбрал? — Да где пиво бесплатно. — А я б с такой, как наша. Только чтоб войн не было, очагов напряжённости.
— Да вот пример: с Васей Соловьёвым — нормировщик наш — мы два часа за свежим мотылём стояли. Купили. Приготовили всё. А она его — в канализацию. — Соловьёва? — Мотыля…
— Нету у нас ещё всеобщей коммуникабельности…
— И когда только ты, Борщов, всё успеваешь — и в фонтаны нырять, и на танцах драться?
— Тебе выступать. — Товарищи! По какому вопросу? — По трубам. — Товарищи!
— Теперь по Борщову! Что по Борщову […] Борщову? Благодарность объявить, что ли?..
— Фантомас я, Фантомас! Абы-бы-бы… — Борщов!! — Людмила Иванна! У вас есть факты, что Борщов брал деньги с жильцов? — Да какие факты, какие факты вам ещё нужны?! Вы только посмотрите на него — он же стоит и издевается над нами! Сытый, откормленный, наглый вообще! — А мне на диете сидеть ни к чему. Я замуж выскочить не собираюсь — в сорок два года! — Что?!
— Знаешь, что в тебе самое плохое, Борщов? То что ты равнодушный. — Да? Ну и что здесь плохого? Я равнодушный, Коля вон женой затюканный, вы угрюмый. Все разные. Ну и что? А я вот где-то читал, Борщов, что не так страшны предатели и убийцы, потому что они могут только предать или убить, а страшны равнодушные, это с их молчаливого согласия происходят все преступления.
— А с вашей философией мы далеко не уйдём!
— У нас тоже одна девочка, Соня Рябинкина. Её коллектив осуждал. Но она сама была виновата: врачам грубила, шапочку на выезд не одевала, в общественной жизни никакого участия не принимала, ну совершенно никакого. А потом взяла!.. И за ум взялась… А теперь её не узнать. Вежливая. Всегда в шапочке. И даже в стенгазету стала стихи писать на актуальные темы — про грипп, про энцефалит… Главное взять и за ум взяться!
— [кричит] Афоня! Афонь, друг!! [надрывается] А-фо-о-оня!!! — [раздражённо] Его нет! — Афо-о-оня!!! — Я говорю, его нет! — А ты кто такой?! — Идите спать! Вы пьяны!
— Родственник! Эй, родственник! Гони рубль, родственник! Мне Афоня рубль должен был.
— А он уехал. — На картошку? — Навсегда. — Как?..
— Афоня! — Аюшки?! — Афоня, иди домой! Слышь, кому говорят? — Бегу. — Бежишь, с утра бежишь, никак не добежишь!
— От кого бежим? — Ну, от себя. — Да от себя-то убежать можно, а вот от милиции не убежишь.
— Ха! Иван Иваныч Ивано́в с утра ходит без штанов!.. — …А Ивано́в Иван Иваныч надевает штаны на ночь! — [яростно] Я тя!.. Титька тараканья!
Борщов сообщил:
— Слыхал, Федул-то скелет свой загнал!
— Ну?! — изумился дворник.
— Ага!
— Кому?
— В институт! В научных целях. <…>
— А где ж он сам?
— К Витьку пошёл…
— Ну?! Как же он без скелета ходит?
— Я предлагаю на всех фонтанах написать — что они не бассейны! На всех бассейнах — что они не фонтаны, на всех унитазах— что они не фонтаны и не бассейны! — на собрании по поводу ныряния Афони в фонтан
— Ну как Борщов? Исправляется? — спросила Вострякова.
Воронков ответил:
— Его исправишь! Легче из шимпанзе человека сделать, чем из этого джигита!
… когда я показывал фильм «Афоня» в Америке, то на пресс-конференции после просмотра меня спросили, собираюсь ли я возвращаться в СССР. Я сказал, что да. «Не стоит — вас там непременно посадят. Вы сняли антисоветский фильм». Возвращался я с опаской. А дома узнал, что «Афоне» дали высшую категорию. (Максимальная денежная выплата постановочных.) Потом была ретроспектива моих фильмов на фестивале в Сан-Ремо. После «Афони» на сцену вылез какой-то тип, сказал, что в первый раз видит живого диссидента, и стал жать мне руку. А зал дружно аплодировал. Вернулся из Сан-Ремо — «Афоню» выдвинули на Государственную премию…
Французы, посмотрев фильм, были приведены в полный восторг парадоксальной ситуацией — сантехник терроризирует целый район! До чего изощрённое воображение у советского режиссёра[2][3].